Культура и литература Александрийского периода

(начало)

Александрийский период в истории греческой культуры

По завоевании персидского царства Александром изменились не только политические отношения греков к востоку, но и понятия, стремления, формы быта их, характер искусства и науки. Век Александра и его преемников резко отличается от времен свободы греков и по своей умственной, как и по государственной жизни. Правда, основные элементы, из которых выросла новая культура, были даны греческою цивилизациею, созданиями греческих искусств и науки; правда, греческий язык остался органом всей ученой и литературной деятельности; но перенесение на чуждую почву, смешение с иноземными ингредиентами видоизменило эти коренные силы. Расширившись по огромному пространству, сделавшись предметом покровительства царей, греческая народность получила космополитический характер, стала «эллинистической» и приобрела роскошное развитие в новооснованных столицах. Среди разноплеменного туземного населения новых громадных городов греческий язык скоро утратил чистоту, принял в себя новые слова для обозначения новых понятий, новые формы выражений, приспособленные к изменившемуся быту; точно так же подверглись большим преобразованиям религия, наука, искусство. Мы видели (стран. 236 след.), что преобразование военного дела, основание новых городов, проложение новых путей сообщения, развитие торговли и промышленности, другие дела, требовавшие применения научных сведений к житейским надобностям, дали сильное развитие практическим отраслям знаний. Подобно этому, и все области умственной деятельности расширились, обогатились результатами новых изысканий; прежние понятия были преобразованы согласно изменившимся условиям жизни или были вытеснены новыми. Ученые исследовали далекие страны и давние времена, чудеса природы, движения небесных тел. Космополитические связи соединили народы и государства. Когда Родос пострадал от сильного землетрясения, цари и города наперерыв друг перед другом присылали пособия ему. Прежняя национальная замкнутость повсюду утратила свое владычество, народы перестали чуждаться друг друга, упорство в сохранении старинных национальных особенностей перестало считаться нравственной обязанностью, заменилось любовью к новой культуре, произведения которой привлекали к себе или богатством содержания, пышным выказыванием учености и темного глубокомыслен, или блеском технической отделки, красивостью формы, риторическим красноречием. Литературная деятельность, подобно военному ремеслу, стала занятием особого класса людей, которые, устраняясь от участия в практической жизни, брали материалы для своих произведений из всех областей знания и передавали их массе публики в поэтической или риторической обработке, с особенною любовью выбирая из громадного запаса сведений чудесное, странное, темное. Таким образом, сословие ученых писателей создало космополитическую литературу, в которой восточная мудрость, наперекор своему существенному различию от греческих понятий, сливалась с ними в одно целое, несколько подобное своим характером романтизму. – Политические и юридические учреждения патриархальных восточных государств были не применимы к новым условиям быта; строгое разделение людей по национальностям тоже было невозможно в новых государствах; сила фактов вела к замене этой старины космополитическими понятиями и законами. В религии прежнее верования ее обряды были тоже изменены смешением греческих воззрений и обычаев с иноземными; противоречащие друг другу понятия и мифы были спутаны; развилось отважное отрицание, верование в богов слыло суеверием, представления о них считались выдумками, народная религия заменялась системами метафизики и нравственной философии. Искусство служило житейским надобностям; дух века стремился, не к сооружению величественных храмов, а к построению великолепных дворцов, памятников, к украшению городов; главным предназначением пластики сделалось создавать изображения людей, а не богов; тогдашней вкус требовал произведений, удивляющих своею колоссальностью или изысканностью отделки, богатством украшений. – Не повторяя того, что уже было говорено нами о характере искусства в александрийскую эпоху (II, 785 и след., III, 236), мы сделаем обзор произведений культуры и литературы этого периода по четырем главным разрядам их; расскажем, какими путями шла тогда поэзия, как пользовались науки результатами новых фактов и исследований, как видоизменились политические и религиозные понятия, как была переработаны и приспособлены к тогдашним условиям жизни прежние философские системы.

Александрийская поэзия – Феокрит, Бион, Мосх

1. Вредное влияние новых условий быта сильнее всего выказалось в поэзии, в которой изображение душевной жизни было затемнено, искажено изысканностью и претензиями на ученость. Отчужденная от жизни, она стала игрушкою, но не для детей, а для взрослых; она походила на детскую забаву отсутствием серьезной мысли, но редко умела походить на нее невинною веселостью. Желание удалиться мыслями от роскошной, скованной условными формами, действительной жизни повело к развитию буколической поэзии, изображавшей своими идиллиями простой, близкий к природе, невинный быт пастухов и земледельцев; любовь к поэзии этого рода составляет исключительную принадлежность таких периодов, когда жизнь образованного общества бывает слишком искусственна; прельщенные своими утонченными наслаждениями, люди временами ищут отдыха своему утомленному светскими удовольствиями воображению, и находят его в мыслях о простой жизни. Пластицизм прежней греческой поэзии заменяется в идиллиях александрийской эпохи длинными описаниями природы, бессознательная гениальность творчества – изысканным стремлением к оригинальности содержания и формы, аффектированною простотою. Важнейший из идиллических поэтов и даровитейший из всех поэтов александрийского периода – Феокрит сиракузский [род ок. 315 г.]. О жизни его мы знаем то, что он провел молодость на острове Хиосе в обществе поэтов Филета и Асклепиада, потом жил в Сиракузах и в Александрии, пользуясь милостью Гиерона и Птолемея Филадельфа, которых прославлял историческо‑эпическими стихотворениями. Он писал на дорийском наречии пьесы, многие из которых имеют разговорную форму; местами в них есть искусственность, прикрашенность, но вообще их справедливо хвалят за грациозность. Его идиллии – картинки народной жизни, написанные по образцу мимов Софрона (II, 578), но в художественной форме, для образованных читателей. Это маленькие драмы, в которых изображается быт сицилийских пастухов, рыболовов и вообще передаются сцены из жизни простолюдинов; обыкновенно содержание их имеет эротический мотив. Эти идиллии, изображающие скромную, тихую жизнь низших сословий, показывают, что, несмотря на свирепые междоусобия, дорийские поселяне еще оставались верны старинной простоте нравов и сохраняли энергию характера. «Невозможно, говорит Бернгарди, не удивляться изяществу вкуса и гениальности человека, который в эпоху изысканности и книжной учености оставался чутким к голосу природы и умел так верно, так ясно передавать чувства простолюдинов и простолюдинок». По своей верности природе, Феокрит стал образцом для буколических поэтов всех веков, у него мы постоянно видим истинный народный быт низшего сельского и городского сословия. У его учеников и подражателей, Биона Смирнского и Мосха Сиракузского мы не находим той живой свежести, какою проникнуты почти все его идиллии. Оба они страдают болтливой сентиментальностью и риторической изысканностью. Из произведений Биона самое знаменитое – «Песня плача» об Адонисе, которую, быть может, действительно имели на праздниках этого божества (I, 544); из произведений Мосха, у которого меньше энергии, чем у Биона, самое лучшее – маленький идиллический эпос «Европа».

Феокрит

Трагедия и комедия Александрийского периода

После идиллической поэзии наибольшим поэтическим достоинством отличалась драма; не трагедия, возвышенность и серьезность которой была не во вкусе той эпохи, а новая комедия, с характером которой мы уже ознакомились во втором томе нашей книги (стр. 588); мы уже говорили, что эти комедии, основанные на изображении типов и на интриге, превосходно писали афинянин Менандр, сын полководца Дионита, и Филемон, уроженец киликийского города Сол, начавший свою деятельность несколько раньше Менандра. Они верно изображали действительную жизнь, но ни идеальности, ни энергической сатиры у них нет. Они и Дифил служили образцами для римских драматургов, писавших комедии; мы уже говорили, что собственно по этим римским пьесам мы судим об их произведениях, потому что от их комедий до нас дошли только» незначительные отрывки. Как в жизни, так и в искусстве они были поклонниками легких нравов, чувственных наслаждений, истинными детьми своего века, космополитские понятия которого отражаются в их афоризмах. Их пьесы были источниками позднейших греческих и римских комедий, имеющих главными своими достоинствами замысловатость интриги и верное изображение типичных характеров.

То были времена изысканности, изящное общество любило пикантность и насмешку; в удовлетворение этому вкусу возникла веселая трагедия (hilarotragoidia) или «пародия»; очень большим успехом пользовались драматические пародии Ринтона тарентского, нравившиеся контрастом серьезных и смешных сцен. Скептик Тимон флиунтский писал «силлы» [ок. 280 г.], эпиграммы, в которых осмеивал современную философию и ученость. Его суждения о слабых сторонах мыслителей часто бывают верны, но они горьки и в них слышится презрение к человечеству; меткость и оригинальность выражений придает некоторую грациозность его суровым порицаниям.

Комедия того времени, хотя и страдала недостатком идеальности, не имела истинной художественности, но заслуживает похвал замысловатостью интриги, верным изображением нравов, страстей, характеров, ясностью своей житейской философии, основанной на изучении жизни; трагедии александрийского времени были лишены всяких поэтических достоинств и остались без влияния на современников и потомство. Число поэтов, писавших трагедии, было очень велико, и ученые александрийские судьи поззии, составляя списки замечательных авторов, передали нам имена важнейших из трагиков того периода; это Созифей, Филиск керкирский, Гомер Младший, Эантид, Александр Этольский, Дионисиад и Ликофрон; эти поэты образовали «плеяду трагиков»; но их произведения погибли почти без всякого следа. До нас дошла только одна пьеса Ликофрона, уроженца эвбейского города Халкиды, филолога (грамматика), историка и археолога, жившего во времена Птолемея Филадельфа. Его уцелевшая пьеса «Кассандра» или «Александра» [ок. 280 г.], написанная шестистопными ямбами, наполненная ученостью, представляет собою замечательный пример неестественности и хорошо характеризует ту эпоху, лишенную поэтического чувства. Это монолог из трагедии, излагающий в, форме видения Кассандры судьбу героев и героинь троянской войны и потомков их до Александра Великого.

Троянская пророчица Кассандра, запертая не верящим ей отцом Приамом в башню, с которой видны лес и море, передает своим изумленным и ужаснувшимся стражам ряд видений, в которых открывается и прошедшее и будущее. Она начинается похищением Ио и Европы, плаванием Аргонавтов, войнами амазонок, предвозвещает погибель Трои, судьбу героев троянской войны и потомков их до Александра. Автор хотел дать поэтический обзор великих войн Азии с Европою и нравственную оценку этих событий. Взяв центром изложении троянскую войну, он прибавляет к ней предыдущие и последующие события, рассматривает, в чем были справедливы, в чем несправедливы Европа или Азия; ход столкновений доведен до Александра Великого и его преемников и до времени приобретения Римом владычества на западе; автор приходит к заключению, что взаимные вины Европы и Азии теперь уравновешены, и настало время державам мирно разделять между собою владычество над вселенною. Речь Кассандры переполнена мифологической ученостью, содержат в себе множество исторических и географических сведений; но за исключением нескольких удачных картин вовсе лишена поэтического достоинства; язык её изыскан, напыщен, тяжел. И по форме и по содержанию в этой пьесе так много непонятного, что еще в древности понадобилось писать в ней ученые объяснения, по которым составлен впоследствии комментарий византийского грамматика Ценеса; Ликофрон, получивший название «Темного», поставил себе задачею соединять внешней рамкой материалы самые разнохарактерные, заменять собственный имена намеками на качества или факты, не высказывать ни одного понятия прямыми словами, подставлять взамен простых выражений натянутые перифразы и выражения загадочного смысла. «Кассандра» замечательный пример тогдашнего литературного вкуса, любившего фантастически соединять материалы, заимствованные из разных эпох и разных стран, считавшего поэзиею натянутость, странность, неестественность.

Каллимах

Много писали в александрийскую эпоху и всяких других поэтических произведений, но вообще они не лучше драм того периода. Сильнее всего проявляются дурные стороны тогдашнего быта в лирической поэзии, страдающей претензиями на ученость, изысканностью формы, льстивым прославлением царей и их приближенных. Эти качества той эпохи стесняли свободу душевной жизни, источник лирического вдохновения, заглушали творчество, изображающее внутренней мир человека. Мы постоянно видим у тогдашних поэтов желание выказать перед образованною публикой свою ученость, свое уменье преодолевать технические трудности; увлекаясь этими стремлениями, они то становятся темны, непонятны, то впадают в пустую игру размером стихов и поэтическими формами, то облекают одеждою поэзии непригодные для неё темы. Вообще поэтические произведения писали тогда ученые, трудившиеся и над другими отделами литературы. Между лирическими поэтами александрийского периода первое место занимает Каллимах [ок. 310–240 г.], потомок знатного киренского рода, заведовавший при Птолемее Эвергете александрийскою библиотекой и музеем. Он писал очень много: говорят, что число книг, написанных им, простиралось до 880; из них дошло до нас пять или шесть гимнов, около 60 эпиграмм и несколько мелких отрывков; все остальное погибло; погибли, например, его элегии, в которых он, как мы видим из подражаний Катулла и других римских поэтов, рассказывал страдания и радости своей жизни; погибли его написанные элегическим размером объяснения мифов (Αϊτια), открытые ему, как он говорит, в сновидении; это было нечто вроде мифической антологии, или энциклопедии греческих древностей и народных сказаний; особенно подробно передавались тут легенды о происхождении городов, богослужебных обрядов и священных игр; погибли и его ученые книги об александрийской библиотеке, ставшие основанием истории греческой литературы. «Гимны Каллимаха», говорит Бернгарди, «были священные песни, написанные для богослужения новых эллинистических культов в Египте; составленные мифологом по ремеслу, они сухи, бедны поэтическими мыслями, бедны религиозным чувством, переполнены риторическими прикрасами и книжной ученостью; лишь изредка попадаются в них картинные места, гораздо больше в них напыщенности; они имеют лишь техническое достоинство, состоящее в том, что в них попадаются удачные, смелые, или новые выражения и что повествовательные эпизоды рассказаны ловко». Религиозное назначение гимнов должно было бы заставлять автора возвышаться над мелкими житейскими расчетами; но он ловит всякий случай восхвалять династию Птолемеев и внушать народу священную обязанность повиновения власти, установленной богами. Сила у него равнозначительна праву; царь соединен теснейшим союзом с богами. Желание заслужить милость двора, приобрести почести и богатство проглядывает даже и в молитвах Каллимаха. От произведений других поэтов, писавших элегии – Филета Косского, Гермесианакса Колофонского, Фаликла – уцелели только незначительные отрывки. Гермесианакс в своих эротических песнях, посвященных Леонтии, изображал могущество любви длинно и монотонно, но не без искреннего чувства.

«Аргонавтика» Аполлония Родосского. Александрийский эпос

Точно так же мало достоинства имеет эпическая поэзия александрийского времени. Она не изображала действительной жизни, хотя походы Александра Великого и войны его преемников представляли богатый материал для эпоса; следуя духу своего времени, эпические поэты занимались давней стариной, умирающим миром мифов. Так, например, Аполлоний [род. ок. 290 г.], родившийся в Александрии, но долго живший на Родосе и потому называемый Родосским, избрал предметом своей эпопеи плавание аргонавтов; эта тема вполне удовлетворяла вкусу того времени, любившего старину и чудеса; прилежно собрав сокровища мифологическо‑антикварской учености, Аполлоний передал их образованной публике изящным языком. Его поэма «Аргонавтика» – подражание Гомеру, более отличающееся трудолюбием и ученостью, чем вкусом и талантом. Заботливо собрав материал и прилежно соединив отрывочные рассказы народных легенд в одно целое, расположенное по внимательно обдуманному плану, Аполлоний пересказывает легенды об Аргонавтах правильным языком в стройном спокойном порядке. Его стих безукоризненно верен школьным условиям правильности; он умеет наглядно передавать многочисленные приключения Аргонавтов, иногда оживляет рассказ удачными описаниями и сравнениями; но у него нет ни творческой фантазии, ни поэтического одушевления, он не увлекает читателя, не умеет и обрисовывать характеры. Он был учеником Каллимаха; но впоследствии они поссорились и писали друга, на друга желчные эпиграммы. В старости Аполлоний, как знаменитый поэт, получил выгодную и высокую должность управляющего александрийской библиотекой, в которой он был преемником великого ученого, Эратосфена.

Вероятно, в Александрии, но гораздо позднее времени Аполлония Родосского, была написана поэма о плавании Аргонавтов, выдающая себя за произведение мифического жреца‑поэта Орфея. В этой поэме, состоящей из 1384 гекзаметров, Орфей наперекор обычаю старинных эпосов, рассказывает о важнейших событиях плавания Аргонавтов Музею, выставляя себя на первое место: его глубокая мудрость и его дивное пение играют главную роль в ходе событий и, благодаря ему, Аргонавты избавляются от опасностей. Тон рассказа холоден. В поэме преобладает мистицизм и теософия. Знаменитое имя Орфея выбрано для того, чтобы придать авторитета этому мистическому учению. Приключения Аргонавтов слушать для автора поводом доказывать силу священного пения, важность таинственных знаний о божественном мире, спасительное могущество мистических жертвоприношений и очищении, возникновение которых объясняется фантастической космогонией. Поэма об Аргонавтах, называющая себя произведением Орфея, принадлежит, кажется, тому времени, когда распространение христианства уже грозило погибелью языческим религиям, и приверженцы их искали поддержки себе в таинственных учениях, приписываемых Орфею, старались оживить ослабевающее язычество почитанием древних чудотворцев, теургическими обрядами, напоминаниями о первобытной невинности и безыскусственной жизни людей, возбуждением благоговения к загадочным силам духовного мира. Быть может тому же времени принадлежат и гимны Орфея, молитвы божествам неба и земли, в особенности низшим божествам и духам. Вероятно, к той же эпохе относится теургический эпос «О камнях» (Lithica), рассказывающий о чудесных силах камней и в частности магнита.

Другими знаменитыми эпическими поэтами александрийского века были Риан Критский [ок. 230 г.], знаток поэм Гомера, написавший эпическую историю второй мессенской войны, и Эвфорион [род. ок. 275 г.], уроженец эвбейского города Халкиды, бывший библиотекарем в Антиохии и написавшей, кроме многих других произведений эпопею, называвшуюся «Мопсонией»; в ней излагались старинные аттические легенды; рассказ был тяжел, лишен всякого поэтического достоинства и хорош был только богатством антикварской учености, верной передачей малоизвестных мифов. – Риан передавал народные сказания с исторической верностью, излагал подвиги Аристомена так привлекательно, что Павзаний заимствовал свой рассказ о второй мессенской войне, по всей вероятности, из поэмы Риана (II, 193 и след.).

Дидактическая поэзия Александрийского периода

При любви к учености, естественно, развилась в александрийскую эпоху дидактическая поэзия. Произведения этого рода принадлежать к числу самых лучших литературных памятников того времени. С очень давнего времени греки излагали житейскую философию или научные системы в поэтической форме; таковы поэмы Гесиода и стихотворные произведения мудрецов и старинных философов Греции (II, 144 след., 356 след.); тем больше склонности сообщать своим современникам результаты своих размышлений и ученых исследований в поэтической форме имели греки александрийского периода. Особенно нравилось им писать поэмы об астрономии, которая, по сближении греков с египтянами и вавилонянами, сильнее прежнего заинтересовала их любознательность и представляла практический интерес по своим применениям к мореплаванию, земледелию и разным другим житейским делам. Сообщая привлекательным и поучительным рассказом сведения о небе, поэзия, как будто, приближала его к земле. Эту задачу хорошо исполнил Арат [ок. 270 г.]. Он был знатный человек, уроженец киликийского города Сол, много путешествовал, был дружен с философом Зеноном, со многими поэтами и учеными; благодаря тому, и сам приобрел обширные сведения; но желанию македонского царя Антигона Гоната, имевшего большое расположение к нему, он написал дидактическую поэму, состоящую из двух частей; одна называлась «Явления» (Phainomena), в ней он следовал астроному Эвдоксу; другая, в которой он следовал Феофрасту, называлась «Небесные приметы» (Diosemeia); изложение возвышенно и просто, но лишено поэтического одушевления и редко украшено мифическими рассказами, язык чист, местами имеет старинный характер: в рассказ вставлено много афоризмов, общий характер произведения научный и благочестивый, не испорченный суеверием; Арат объясняет, что в таинствах неба проявляется всемогущество и благость Божия к людям; его поэма так правилась, что считалась у греков классическим произведением, была объясняема комментариями и несколько раз переведена на латинский язык. Дидактическая поэзия пользовалась такою любовью в александрийском периоде, что излагались стихами предметы, которые, по-видимому, не допускают поэтической формы. Так например, врач Никандр Колофонский, происходивший от старинного жреческого рода и живший в Пергаме при Аттале III, написал стихами несколько медицинских трактатов, из которых два дошли до нас: «О противоядиях» (Alexipharmaka) и «О лекарствах против укушения животных» (Theriaka); не имея ни поэтического таланта, ни стилистического искусства, Никандр не умел оживить сухой предмет занимательным изложением. Его дидактические поэмы об основании городов, о земледелии и его «Метаморфозы» известны нам в подлиннике лишь по незначительным отрывкам, но мы знаем, что римские поэты, особенно Овидий, пользовались богатым материалом, собранным в них.