Когда после красного террора обращаешься к белому, возникает вопрос – а был ли он вообще? Если определять «террор» как явление централизованное, массовое, как часть общей политики и государственной системы, то ответ однозначно получится отрицательным.
Белогвардейцы не были «ангелами». Гражданская война – страшная, жестокая война. Происходили и расправы над противником, и насилия. Но такие случаи совершенно несопоставимы с красным террором ни количественно, ни качественно. Сразу оговорюсь – все сказанное относится к районам действия регулярных белых армий, а не самостийной «атаманщины», где обе стороны уничтожали друг дружку «на равных». Но «атаманщина» и не повиновалась распоряжениям верховной белой власти, творя жестокости вопреки им.
Что же касается других областей, можно отметить: подавляющая доля жестокостей так называемого белого террора приходится на «партизанскую» фазу Белого Движения. Например, начало Ледяного похода, когда не брали пленных – куда их было девать, если Добровольческая армия не имела ни тыла, ни пристанища. Но уже во время отступления от Екатеринодара в апреле 18-го положение стало меняться – даже многие видные большевики были отпущены на свободу с условием, что защитят от расправ оставленных нетранспортабельных раненых. Случаи бессудных расправ повторялись и позже. Но они строжайше запрещались командованием и носили характер стихийных эксцессов. Да и относились обычно только к комиссарам, чекистам и советским работникам. Часто не брали в плен «интернационалистов»: немцев, венгров, китайцев. Не жаловали и бывших офицеров, оказавшихся на службе в Красной армии, – к ним относились как к предателям. А основная масса пленных как раз и стала одним из главных источников пополнения белых армий. С красной же стороны массовые расправы с пленными наблюдались и в 19-м, и в 20-м.
Главные вспышки репрессий против красных происходили во время антибольшевицких восстаний на Кубани, на Дону, на Урале, в Поволжье, будучи особенно ожесточенными там, где социальная рознь дополнялась этнической (казаки против иногородних, киргизы против крестьян и др.). Опять же, мы имеем дело с «партизанской» фазой. Со стихийными взрывами, когда на большевиков выплескивалась ненависть населения. Но даже во время таких вспышек степень красных и белых расправ оказывалась отнюдь не однозначной. Вспомните «Железный поток» Серафимовича. Таманская армия, вырезающая на своем пути селения, не щадя ни женщин, ни детей, для поднятия боевой злости вынуждена свернуть с пути и сделать крюк в 20–30 верст, чтобы взглянуть на пятерых повешенных большевиков. Вешенские повстанцы почти сразу после своей победы (после геноцида!) постановили отменить расстрелы. В 1947 г. состоялся процесс над Шкуро, Красновым, Султан-Гиреем Клычем и другими белогвардейцами, сотрудничавшими с Германией, и в материалах процесса нет упоминаний о массовых расправах по отношению к мирному населению. Везде речь идет лишь о «командирах и комиссарах», перечисляемых поименно. А ведь это разбирались деяния самых «зверских» белых частей!
Летом 18-го, А. Стеценко, жена Фурманова, поехала в Екатеринодар и угодила «в лапы» деникинской контрразведки. Весь город знал, что она – коммунистка, дочь видного екатеринодарского большевика, расстрелянного Радой. И прибыла из Совдепии... Убедившись, что она не шпионка, а просто приехала навестить родных, ее отпустили. При восстаниях на Волге и в Сибири видные коммунисты, сумевшие избежать стихийной народного расправы, как правило, остались живы. Красных лидеров в Самаре постепенно обменяли или устроили им побеги из тюрем. Лидер владивостокских коммунистов П. Никифоров спокойно просидел в заключении с июня 1918 г. по январь 1920 г. – и при правительстве Дербера, и при Уфимской Директории, и при Колчаке – и без особого труда руководил оттуда местной парторганизацией. В 1919-1920 гг. пребывал в колчаковской тюрьме и большевик Краснощеков – будущий председатель правительства ДВР. А казаки Мамонтова из рейда, за сотни километров, вели с собой пойманных комиссаров и чекистов для суда в Харьков – и многие из них потом тоже остались живы.
На советской стороне террор в годы Гражданской войны внедрялся централизованно. «Белый террор» проявлялся в виде стихийных эксцессов, всячески пресекаемых властями по мере организации «стихии». В полном собрании сочинений Ленина есть множество документов, требующих беспощадных и поголовных расправ, а выдержек из подобных приказов по белым армиям вы не найдете нигде – хотя в руки красных попало множество документов противника в «освобожденных» городах. И советская историческая литература утверждения о «белом терроре» Гражданской войны делала либо голословно, либо опираясь на «жуткие» документы, вроде телеграммы ставропольского губернатора от 13.08.19, требовавшей для борьбы с повстанцами… составления списков семей партизан и выселения их за пределы губернии. Часто в качестве примера приводится приказ ген. Розанова, который со ссылкой на японские методы предлагал «строгие и жестокие» меры при подавлении Енисейского восстания. Только умалчивается, что Розанов был за это снят Колчаком. А Врангель, объявляя Крым осажденной крепостью, грозил беспощадно... высылать противников власти за линию фронта.
По материалам книги В. Шамбарова «Белогвардейщина»
