Гомер

Только появится на небе солнце в красе лучезарной,
Звезды померкнут пред ним, и побледнеет луна;
Так пред тобою, Гомер, бледнеют певцов поколенья,
Лишь заблистает огонь Музы небесной твоей.

Леонид Тарентский.

 

 

Главные произведения Гомера – «Илиада» и «Одиссея»

См. также отдельную статью Поэмы «Илиада» и «Одиссея»

На пороге истории греческой литературы стоит великое имя Гомера. Подобно восходящему солнцу, Гомер во всем блеске является из мрака времен на восточной окраине эллинского мира, на малоазиатском берегу, и освещает своими лучами всю Элладу и все народы. Две большие эпические поэмы его – Илиада и Одиссея – не только древнейшие, но и великолепнейшие произведения греческой литературы; они служат для всех времен превосходнейшим образцом эпоса, – образцом, с которым не сравнялось еще ни одно литературное произведение в мире. Конечно, еще и до Гомера существовали поэты, песни которых обращались в народе и пролагали путь творцу Илиады и Одиссеи. Но слава его имени и совершенство произведений Гомера заставили забыть все предшествовавшее ему литературное развитие, как солнце заставляет гаснуть звезды.

 

Гомер. Илиада. Краткое содержание. Слушать аудиокнигу

 

Со времени своего переселения на азиатский берег, греки ионяне и эолийцы более столетия развивали свои героические сказания и менялись ими друг с другом; певцы, пользуясь богатым материалом, создавали древнегреческий эпос, пока, наконец, поэтический гений Гомера не довел его до высшей и прекраснейшей степени совершенства. Он заменил отдельные, разрозненные былины цельной и великой эпопеей. Предшественники его слагали только небольшие песни с несложным содержанием, которые можно было соединять одна с другою только внешним образом; Гомер объединил эти песни и из всего громадного эпического материала создал органически целое произведение по своеобразно задуманному плану. Из народных сказаний, имевших национальный интерес, из цикла былин о троянской войне, известного народу во всех подробностях, он выбрал законченное действие, проникнутое одной нравственной идеей, с одним главным героем, и сумел передать его таким образом, что явилась возможность представить множество самых разнообразных лиц и событий, не заслоняя ими центра эпопеи – главного героя и главного действия. Главные действующие лица в обоих произведениях Гомера, носители его идей – Ахиллес в Илиаде и Одиссей в Одиссее – являются истинно национальными, поэтически возвышенными типами, настоящими представителями древнегреческой народной жизни: Ахиллес – молодой, великодушный и пылкий герой; Одиссей – зрелый муж, хитрый, разумный и выдержанный в житейской борьбе. Предшественники Гомера значительно облегчили его труд: от них его произведения унаследовали богатый язык, определенный эпический слог и выработанный стихотворный размер; материалом послужило для него множество песен, из которых он мог многое позаимствовать. Но нельзя все-таки думать, что труд Гомера состоял только в том, что он объединил отдельные былины в нечто цельное, не подвергая их значительной переработке. По всей вероятности, творческий гений поэта усовершенствовал и язык, и слог, и размер и, пользуясь прежними песнями, пересоздал их сообразно своей идее.

Предметом первого из двух главных произведений Гомера – Илиады – служит наиболее интересное время в истории троянской войны – время, непосредственно предшествующее окончательному решению борьбы между двумя народами и смерти Гектора, храбрость которого еще спасала его отечественный город от назначенной судьбою гибели. Гектор падает под ударами главного героя Илиады, Ахиллеса, мстящего за смерть своего друга Патрокла. Последний погиб в битве с троянцами только потому, что сам Ахиллес не принимал участия в этой битве, разгневавшись за оскорбление, нанесенное ему Агамемноном. Этот-то гнев Ахиллеса, направленный сначала против Агамемнона и греков, а затем обратившийся против Гектора и сгубивший троянского бойца, и составляет главное содержание Илиады Гомера. Множество событий, художественно связанных между собою, начиная от ссоры с Агамемноном, возбудившей гнев Ахиллеса, и кончая смертью Гектора, развивается в небольшой период – в продолжение 51 дня десятого года троянской осады. Эти события излагаются в великом произведении Гомера таким образом, что, с одной стороны, на первый план выступает несравненная героическая личность Ахиллеса, а с другой стороны являются тоже в ярких образах личности других героев великой национальной войны. В то время, когда разгневанный Ахиллес отказывается принимать участие в битвах, другие герои имеют случай выказать свою силу и мужество в целом ряде блистательных подвигов. Но все эти подвиги не ведут ни к чему: троянцы одерживают победу за победой, так что все греки с каждым днем все сильнее и сильнее желают видеть Ахиллеса на поле битвы. Наконец, когда любимый друг последнего, Патрокл, падает от руки Гектора, Ахиллес забывает о своем гневе на греков, бросается в бой, сокрушая все попадающееся ему на пути, и убивает Гектора. Все остальные греческие герои в совокупности оказываются слабее одного Ахиллеса – и в этом заключается его апофеоз.

Ахилл влачит по земле тело убитого Гектора. Эпизод "Илиады" Гомера

 

Но не одни эти внешние подвиги и события привлекают наше внимание, – гораздо более интереса представляют внутренние события, совершающиеся в душе главных героев гениального произведения Гомера. Ахиллес, конечно, наиболее великая и возвышенная личность в Илиаде; но его величие несколько омрачается чрезмерным возбуждением страсти. Его ненависть к грекам так же чрезмерна, как и отчаянные порывы горя об утрате любимого друга, как свирепый гнев на Гектора. Это дикое, ничем не сдерживаемое чувство, эта страсть, не знающая никаких пределов, переходит в тихую грусть в конце поэмы Гомера, в той сцене, когда после смерти Гектора сокрушенный горем царь Приам, седовласый старец, бросается к ногам юноши Ахиллеса, умоляя его возвратить труп Гектора, и напоминает ему о беспомощном старце – отце его, о бренности и непрочности всего земного. Таким образом, в успокоенной душе Ахиллеса воскресает чувство более мягкое, более человечное, и он отдает справедливость своему храброму врагу, ненавистному Гектору, возвращая его тело Приаму для торжественного погребения. Таким образом, после описания порывов сильно возбужденного аффекта, поэма заключается спокойным описанием похорон Гектора. Вся эта широко задуманная Гомером эпопея, которая, благодаря обилию материала, послужившего для её создания, обратилась из Ахиллеиды в Илиаду, т. е. в живую картину всей троянской войны, отличается во всех своих главных частях такой связностью и цельностью, что ни один из главных эпизодов не может быть выделен из этого поэтического произведения, не нарушая его единства.

«Одиссея» Гомера также представляет великое и художественно выполненное целое, в котором все части произведения связаны с одним общим центром, и интерес везде сосредоточивается на одном главном герое. Но план этой поэмы Гомера гораздо сложнее и искусственнее плана Илиады, так как здесь с главным действием – возвращением Одиссея из-под Трои и местью его женихам своей жены – сплетено еще и другое действие – похождения Телемаха, который отправляется в Пилос и Спарту, для того чтобы разузнать о судьбе своего отца и, возвратившись домой одновременно с последним, участвует в избиении женихов. Кроме того, в той части поэмы, где рассказывается о путешествии Одиссея, сам герой передает историю своих многочисленных и удивительных приключений. Весь громадный материал этого второго из двух главных произведений Гомера ограничен незначительным периодом в 40 дней; вся поэма может быть разделена на четыре части. Первая часть, которую можно озаглавить «Одиссей в отсутствии», обнимает рапсодии (песни) I–IV. Здесь с самого начала Гомер обращает наше внимание на два пункта. Одиссей, разбитый бурею, лишившийся всех своих товарищей, живет, мечтая о далекой родине, среди моря, на острове Огигии, у горной нимфы Калипсо, которая уже семь лет удерживает его вдали от мира. В Итаке, в доме Одиссея, собрались женихи его жены Пенелопы, которые под видом сватовства разоряют царский дом и замышляют даже убить Одиссеева сына Телемаха. Но последний, под влиянием богини Афины, покровительницы Одиссея и его семейства, внезапно освобождается от своей отроческой застенчивости и в сознании своей силы выступает против женихов; поездка в Пилос и Спарту, к Нестору и Менелаю, подготовляет его к энергической роли, которую ему скоро придется взять на себя в деле мести. Заносчивое поведение женихов дает нам понять, что Одиссею необходимо как можно скорее возвратиться на родину.

Одиссей и сирены. Эпизод "Одиссеи" Гомера. Картина Дж. У. Уотерхауса, 1891

 

Это возвращение составляет предмет второй части второго произведения Гомера («Возвращение Одиссея», V – XIII, 95). По воле Афины, он оставляет Огигию и плывет в страну феаков, где рассказывает свои странствования и приключения, а оттуда отправляется в Итаку. В третьей части («Одиссей, замышляющий месть», XIII, 96 – XIX) Гомер рассказывает, как его герой он вместе со своим возвратившимся сыном и верным слугою, пастухом Эвмеем, задумывает план мщения женихам; в четвертой части («Одиссей-мститель») этот план приводится в исполнение. Все женихи избиваются. Поэма Гомера заключается спокойно – примирением Одиссея с родственниками убитых; в Итаке восстановляется мир и спокойствие, подающее герою, которого так долго гнала судьба, надежду на счастливую старость. Одиссея, взятая в целом, представляет полную, живую и разнообразную картину всего мира; Гомер в этом своём великом произведении заносит нас в далекие, чудные страны и разъясняет различные события, происходившие в Элладе после троянской войны (которая здесь постоянно представляется на заднем плане). Наряду с беспорядками, жертвою которых сделалась Итака, мы видим мирное процветание других стран, правители которых (Нестор и Менелай) благополучно вернулись из продолжительного похода на Трою.

Содержание произведений Гомера в высшей степени художественно; форма и тон поэтического представления также весьма замечательны и служат образцами для эпической поэзии всех времен. Поэт с горячим одушевлением изображает объективный мир, идеальную юность своего народа, полную чудес и великих подвигов, и, нигде не выступая лично, открывает нам неистощимые сокровища эпического мира, который спокойно и бесстрастно проходит перед нами со своими богами и героями в целом ряде образов, полных жизни и поэтической красоты. С глубокой художественной прозорливостью, вполне владея своим материалом, Гомер медленно, иногда окольным путем приводит действие своих прозведений к заранее предположенному концу, рельефно и старательно изображая как великое, так и малое. Изображения его повсюду просты и естественны; в его рассказе нет изысканных, внезапных переходов от одного предмета к другому; рассказ ведется постоянно с одинаковой живостью и теплотою чувства, с приятной веселостью, и при этом носит на себе отпечаток серьезной мысли великого гения. Особенного удивления заслуживает разнообразие героических характеров, созданных Гомером в его произведениях. Все эти резко и полно очерченные личности, правда, имеют между собою нечто общее: все они – личности героические. Но каждая из них отличается от всех прочих какою-либо специальною чертою характера – великодушием, мудростью или хитростью, грубой заносчивостью, гордостью или скромностью и т. п. Природная чувственность, сила и страсть, иногда грубая, облагораживаются общей нравственной идеей, которою проникнута эпопея Гомера. В характерах богов, созданных по образу и подобию человеческому, мы находим такое же разнообразие. Равномерному ходу эпического действия соответствует и размер стиха произведений Гомера – спокойный, медленно движущийся гекзаметр, а равно и благозвучный, приятный язык, складывающийся в мерную, непринужденную речь.

По тону и стилю Илиада и Одиссея Гомера совершенно одинаковы; но Одиссея изображает общественную жизнь, нравы и религиозные воззрения народа в более мягких чертах, следовательно, в период более культурный, чем Илиада, что заставляет предполагать, что Одиссея явилась позже. Греческие ученые александрийского периода, так называемые хоризонты (οί χωρίζοντες, «разделяющие»), на основании этого различия между обеими поэмами, утверждали, что Илиада и Одиссея принадлежат двум различным поэтам, которые отделены друг от друга, по всей вероятности, целым столетием; многие новейшие исследователи также высказывают это мнение. Однако, для подобного разделения не представляется никакой необходимости: различие между обеими произведениями вовсе не так значительно, чтобы нельзя было допустить гипотезы, что один и тот же Гомер в юности создал Илиаду, а в более пожилых летах – Одиссею; при этом разница в характере изображаемых предметов (в Илиаде – свирепая война и дикие битвы, в Одиссее – жизнь в мирное время) также должна была иметь влияние на взгляды и настроение поэта.

 

Время жизни Гомера

Вся греческая нация во все времена считала автором Илиады и Одиссеи одного Гомера; но о личности, обстоятельствах и даже времени жизни этого поэта никто ничего не знал, тем более, что сам поэт в своих произведениях ни слова не говорит о самом себе. Известия о жизни Гомера, дошедшие до нас из древности в различных биографиях и других сочинениях, представляют большею частью простые догадки и скудные фактами легендарные рассказы позднейшего времени, которые иногда обязаны своим происхождением просто остроумному сближению слов, и хотя, может быть, и заключают в себе нечто фактическое, но не могут служить прочным основанием для исторического исследования.

Голова Гомера. Фрагмент древнегреческой статуи, ок. 460 до Р. Х.

 

О времени, когда жил Гомер, мы находим у древних весьма противоречивые показания. Одни говорят, что он жил вскоре после троянской войны, даже, может быть, и во время этой войны, так что сам мог быть её очевидцем; другие, например, Феопомп и Эвфорион, утверждают, что он жил 500 лет спустя после взятия Трои. По Эратосфену, Гомер жил сто лет спустя после троянской войны (стало быть, за 1084 года до Р. X.), по Аристарху – 140 лет спустя, во времена ионийского переселения; другие считают его еще на 10 – 20 лет моложе. Аполлодор говорит, что Гомер жил 240 лет спустя после троянской войны; Порфирий определяет этот промежуток в 275 лет (стало быть, 944 или 909 лет до Р. X.), другие относят время жизни Гомера к 800 или 700 г. до Р. X. Совершенно невероятное мнение, что Гомер жил во время самой троянской войны (1184 до Р. X.), или до времени дорийского переселения (1104 до Р. X.) принадлежит, по-видимому, только грамматику Кратесу Маллийскому и его школе. Против мнения, что Гомер жил в эпоху дорийского, эолийского или ионийского переселения также можно привести важные возражения: характер его поэзии прямо противоречит беспокойному характеру хаотической эпохи великих переселений. Необходимые условия и благоприятная почва для создания таких величественных произведений, каковы Илиада и Одиссея, могли явиться только тогда, когда эоляне и ионяне уже обжились на новых местах и стали пользоваться спокойствием и благосостоянием. Поэтому мы должны предположить, что Гомер жил не ранее как 100 – 160 лет спустя после ионийского переселения, следовательно, в конце X или в начале IX столетия до Р. X. Таково, по-видимому, и было в древности общее убеждение; кроме указанных выше писателей, мы находим подобные указания в паросской хронике[1] и у римлян – у Цицерона, Корнелия Непота, Плиния и др. По мнению Геродота, Гомер жил не более, как за 400 лет до его времени, т.е. в IX – VIII в. до Р. X. (Herod. II, 53.)

 

Родина Гомера

Как относительно времени, когда жил Гомер, так и относительно места, где он родился, показания древних довольно разноречивы. Обыкновенно насчитывают семь городов, которые спорили между собою из-за чести называться родиной великого Гомера. В одной эпиграмме у Геллия (III, 11) приводятся имена этих городов: Смирна, Хиос, Колофон, Саламин (на о. Кипре), Иос, Аргос, Афины. В позднейших вариантах этого стиха находим и другие имена – Кимы, Пилос, Родос, Итаку. Но эти 7 – 11 городов – только наиболее важные из тех, которые, по мнению древних историков и критиков, могли предъявить более или менее основательные притязания на эту честь; кроме них, притязания именоваться родиной Гомера предъявлялись многими другими городами и странами. В лексиконе Свиды находим об этом вопросе 20 различных мнений; у других писателей встречаются еще и другие указания. Многие из них основываются на том, что в данной местности гомерическая поэзия получила особенное развитие; другие свидетельства едва ли можно считать серьезными, как, например, уверение, что Гомер был египтянин, родом из «стовратных» Фив, или троянец, или даже римлянин, так как он будто бы изображает некоторые римские обычаи. Вероятно, в шутку называли его даже халдейцем или сирийцем, потому что его герои не едят рыбы.

Города европейской Греции, например, Аргос, Микены, Афины, Итака, конечно, не могут иметь никаких оснований считать Гомера своим уроженцем; они могут считать его своим лишь потому, что эолийский или ионический город, бывший родиною поэта, был колонизирован их согражданами. Так, из одной эпиграммы на Писистрата видно, что афиняне называли Гомера своим, потому что Смирна была основана ими. Однако, грамматик Аристарх, который, как мы уже упоминали, относит время жизни Гомера к эпохе ионического переселения, по-видимому, полагает, что поэт действительно родился в Афинах и потом принял участие в этом переселении. Как бы то ни было, родину Гомера следует искать в Малой Азии, в эолийско-ионических колониях; здесь на первый план выступают четыре города, притязания которых на эту честь основательнее всех прочих: Смирна, Хиос, Иос и Колофон.

Небольшой остров Иос, считаемый Аристотелем и Вакхилидом за родину Гомера, основывает свои исторические права на том, что там находится могила Гомера. В пользу Колофона высказались Антимах и Никандр – оба колофонские граждане. Хиосцы, поддерживаемые Симонидом Кеосским, выставляют на вид то обстоятельство, что у них долгое время процветал род гомеридов, которые считали Гомера своим родоначальником и чествовали его особым культом. К этому роду принадлежал и «слепой певец хиосский», который пел в Делосе на празднике Аполлона приписываемый Гомеру гимн в честь этого бога, и которого еще Фукидид (III, 104) считал за самого Гомера. Но существование гомеридов на острове Хиосе еще не дает права утверждать, что и сам Гомер там родился или жил; гомериды могли переселиться на этот остров уже после Гомера. Чтобы объяснить существование гомеридов на Хиосе, многие писатели, считавшие родиной Гомера другой город, полагали, что поэт во время своих странствований явился на этот остров и там поселился. Таково было мнение Пиндара, который в одном месте называет Гомера смирнским певцом, а в другом месте – хиосцем. Мнение, что родиною Гомера была именно Смирна, где в позднейшее время существовал «гомерейон» – храм, посвященный Гомеру, и выбивались медные монеты с изображением Гомера, – это мнение было особенно распространено во времена процветания Греции; его принимает и большинство ученых новейшего времени. Предания о рождении и происхождении поэта, встречающиеся в различных древних биографиях, все указывают на Смирну; к этому присоединяется еще и то важное обстоятельство, что если признать родиной Гомера Смирну, то притязания всех остальных городов можно объяснить весьма легко и естественно. Афиняне могли считать Гомера своим потому, что они слыли за основателей Смирны; точно также могли думать и колофонцы, и пилосцы (колофонские колонисты), и жители Ким, и хиосцы, так как все они приписывали себе прямое или косвенное участие в основании Смирны или временно владели этим городом.

В стране, где сталкиваются и сливаются между собою различные племена и народности, замечается обыкновенно высокое развитие духовной жизни. Так было, по всей вероятности, и в той местности, где находилась наиболее вероятная родина Гомера – Смирна. Здесь соединились между собою эоляне и ионяне, а в самой Смирне, кроме представителей различных мелких племен, жили эолийские и ионийские колонисты, переселившиеся сюда из Ким и из афинской колонии Эфеса. Сначала эоляне имели перевес, и впоследствии воспользовались этим, чтобы изгнать ионян из города. Последние переселились в ионийскую колонию Колофон и слились с населением этого города. Позже, около 700 г. до Р. X., колофонцы завладели Смирной, и с тех пор этот город сделался ионийским. Время, когда эоляне смешались с ионянами и от взаимодействия племен развилась духовная культура, было особенно благоприятно для развития поэтических сказаний (которыми, по-видимому, были особенно богаты ахейцы, переселившиеся сюда под предводительством потомков Агамемнона) и для развития эпической поэзии с её особенным диалектом, представляющим смесь эолийского с ионическим.

По вопросу о том, был ли Гомер эолиец, или же принадлежал к ионическому племени, у древних и новых писателей находим различные мнения; но большинство, судя по общему характеру и отдельным чертам его произведений, справедливо признает его за ионянина. Мы принимаем мнение О. Мюллера, который в своей истории греческой литературы говорит: «Гомер был ионянин и происходил отодной из тех семей, которые переселились в Смирну из Эфеса в то время, когда эоляне и ахейцы составляли большинство населения Смирны, где процветали их наследственные предания о походе греков на Трою. Гомер силою своего поэтического таланта примирил противоречие между этими двумя племенами и обработал ахейский материал с искусством и гениальностью ионянина».

 

Жизнь Гомера

Из древности до нас дошло несколько, по большей части, небольших биографий, повествующих о жизни Гомера; но они написаны в позднейшее время и потому историческая ценность их крайне незначительна. Встречаемые в них рассказы о различных обстоятельствах жизни поэта большею частью – простые выдумки, источником для которых послужило честолюбие того или другого города, или плоды наивной игры слов или ученого остроумия, изощрявшегося над различными намеками, находимыми в Илиаде и Одиссее. Самою лучшею и полною биографиею, описывающей жизнь Гомера, следует считать ту, которая по своему ионическому диалекту и смелому вступлению («Вот что написал Геродот Галикарнасский о рождении, времени и жизни Гомера») приписывалась знаменитому историку Геродоту, хотя вовсе ему не принадлежит. Она составлена, по всей вероятности, в александрийскую эпоху, и материалом для неё послужили, по-видимому, сочинения древних толкователей Гомера. Сообщаем из неё некоторые подробности, чтобы познакомить читателя с характером подобных выдумок. О происхождении и рождении поэта этот псевдо-Геродот повествует так:

«Когда был основан эолянами город Кимы, там собрались различные эллинские племена; прибыли туда люди и из Магнезии, и в том числе один бедняк по имени Меланоп, сын Итагена. Он женился здесь на дочери Омира, которая родила ему дочь Крифеиду. По смерти Меланопа и его жены, друг его Клеанакс из Аргоса принял, по желанию его, ребенка Крифеиду на свое попечение. Впоследствии эта девушка тайно сошлась с одним человеком. Клеанакс, желая скрыть её позор, выдал ее замуж за друга своего, беотийца Исмения, который участвовал в основании Смирны; главным же основателем этого города был Тесей, фессалиец, потомок Эвмела, сына Адметова. Крифеида, живя в Смирне, пошла однажды вместе с другими женщинами на праздник, и у реки Мелеса родила Гомера, который при рождении не был слеп, и назвала его Мелезигеном (рожденным на берегу Мелеса)».

Согласно с псевдо-Геродотом и кимеец Эфор в описании жизни Гомера, ложно приписанном Плутарху, говорит, что мать Гомера, Крифеида, переселилась в Смирну из Ким и родила Гомера на берегу Мелеса, где она мыла белье, вследствие чего он и назывался сперва Мелезигеном, а потом, потеряв зрение, был прозван Гомером. В том же сочинении псевдо-Плутарха рассказывается, по Аристотелю, что во времена ионийского переселения одна девушка родом из Иоса, по имени Крифеида, будучи беременна, была взята в плен разбойниками, привезена в Смирну, принадлежавшую тогда лидянам, и подарена лидийскому царю Майону, который взял ее себе в жены. На берегу Мелеса она родила Мелезигена, которого Майон воспитывал, как своего сына. Вскоре после того Майон и Крифеида умерли, и лидяне, теснимые эолийцами, решили удалиться из Смирны; ребенок Мелезиген объявил предводителям эмигрантов, что и он также хочет их сопровождать (όμηρείν,) вследствие чего и получил имя Гомера.

Предание о том, что Гомер родился в Смирне, на берегу реки Мелеса и первоначально назывался Мелезигеном, по-видимому, было весьма распространено среди греков и возникло из мифического сказания о том, что Гомер был сын нимфы Крифеиды и речного божества Мелеса. Мелезиген и Майонод (сын Майона) были древнейшие поэтические прозвища Гомера.

Псевдо-Геродот продолжает описание жизни Гомера следующим образом: «Крифеида снискивала в Смирне пропитание себе и своему ребенку трудами рук своих. В Смирне жил один человек, по имени Фемий, обучавший детей чтению, письму и другим наукам. Ученики платили ему, вместо денег, шерстью, и Крифеида взялась прясть для него эту шерсть. Он полюбил ее и взял к себе её сына, обещая сделать из него хорошего человека, так как заметил в нем много прекрасных задатков. Мальчик развивался очень быстро и, выросши, нисколько не уступал своему учителю в познаниях. По смерти Фемия, школа его перешла в заведывание Мелезигена и возбуждала удивление не только среди местных жителей, но и среди чужеземцев, которые часто посещали Смирну, как торговый город, откуда вывозилось значительное количество хлеба. Чужеземцы, отдыхая от своих дел, приходили обыкновенно к Мелезигену и были очень довольны его мудрой беседой.

В числе этих чужеземцев находился владелец корабля Ментес из Левкады, по тогдашнему времени довольно образованный и опытный человек. Он уговорил Мелезигена закрыть школу и отправиться с ним в море, обещая принять на себя все заботы о путешествии и доставить молодому человеку удобный случай для посещения многих стран и городов. Это-то последнее обстоятельство и побудило, как я думаю, Мелезигена принять приглашение Ментеса, ибо он уже и тогда задумывал заняться поэзией. Куда бы ни приезжал юноша, повсюду он все осматривал и обо всем расспрашивал и, по всей вероятности, все хорошо примечал. Прибыв однажды из Тирсении и Иберии в Итаку, Мелезиген заболел глазами, вследствие чего Ментес, желавший отправиться в Левкаду, оставил с ним итакийца Ментора, сына Алкимова, с просьбою заботиться о нем и с обещанием, возвратившись, снова взять его к себе. Ментор заботливо ухаживал за больным, ибо он был человек достаточный и известный своею справедливостью и гостеприимством. Здесь Мелезиген мог многое расспросить и узнать об Одиссее. Итакийцы говорят, что Мелезиген, находясь у них, лишился зрения; но я уверяю, что в Итаке он выздоровел и ослеп уже впоследствии в Колофоне, куда он прибыл вместе с Ментесом. Из Колофона он слепцом отправился на родину и с тех пор посвятил себя поэзии».

Как видно, псевдо-Геродот, повествуя о рождении и происхождении Гомера, старается по возможности удовлетворить притязания многих городов на право считать его своим; так и в следующих главах, рассказывая о жизни и странствованиях бедного певца, он имеет в виду такую же цель. Пробыв довольно долгое время у себя на родине, слепец Гомер, терпя крайнюю нужду, решился искать себе средств к жизни при помощи своего искусства в других местах, и куда приходил, там и занимался составлением различных поэтических произведений. Так, например, в Неонтихе Гомер воспел путешествие Амфиарая, в Лариссе сочинил эпиграмму на царя Мидаса, в Фокее – Малую Илиаду и так называемую Фокаиду, в Хиосе, между прочим Батрахомиомахию (война мышей и лягушек). Здесь же Гомер окончил Илиаду и Одиссею и, желая выразить Фемию, Ментесу и Ментору благодарность за оказанные ему благодеяния, с почетом включи target=ОдиссеиГолова Гомера. Фрагмент древнегреческой статуи, ок. 460 до Р. Х.л их имена в Одиссею. Кожевника Тихия из Неонтиха, который гостеприимно пригласил к себе певца во время его странствований и поселил его в своем доме, Гомер отблагодарил подобным же образом, назвав его в Илиаде (VII, 222) лучшим из кожевников, который изготовил щит для великого Аякса.

Жители Неонтиха еще долгое время спустя указывали место, на котором сидел высокоуважаемый ими Гомер, декламируя свои поэмы; там стоял тополь, выросший, по преданию, одновременно с прибытием Гомера. По словам псевдо-Геродота, Хиос сделался второй родиной певца. Рыбаки, привезшие его сюда в лодке из Эритры, высадили его на берег острова, где он и провел ночь. Два следующие дня Гомер бродил вокруг этого места и наконец, идя на блеяние коз, пришел во двор к пастуху Главку. Весь этот легендарный эпизод из жизни Гомера составляет сколок с рассказа о прибытии Одиссея к Эвмею (Одиссея, XIV): злые собаки бросаются на слепого нищего, на крик его выбегает Главк, ведет его в свою хижину и готовит ему обед, после которого нищий до поздней ночи рассказывает изумленному пастуху о своих странствованиях. На следующий день Главк сообщает о прибытии чужеземца своему господину, живущему в соседнем городе Балиссе; господин сначала бранит своего слугу за то, что тот принимает разных бродяг, но потом приказывает пригласить чужеземца к себе в гости. Гомер принимает на себя обязанности воспитателя детей этого богатого господина; затем он переселяется в город Хиос и здесь основывает школу, в которой учит детей своим песням. Хиосцы чрезвычайно уважали его, вследствие чего он жил без нужды и мог обзавестись семьей. У него родились две дочери, из которых одна умерла до брака, а другая вышла за одного хиосца. У Свиды говорится, что Гомер имел двух сыновей и одну дочь, вышедшую за кипрского поэта Стасина. Другие называют зятем Гомера поэта Креофила из Самоса (или из Хиоса, или Иоса), которому он дал в приданое за дочерью «Взятие Ихалии». От потомков этого Креофила, по преданию, получил гомеровские поэмы спартанец Ликург, который и привез их в Европу.

«Однако Гомер не остался в Хиосе до конца жизни. Когда слава его распространилась во всей Ионии, он пожелал, по приглашению чужеземцев, посетить Афины и остальную Элладу; но, прибыв во время этого путешествия на остров Иос, заболел и умер, Жители Иоса похоронили его на берегу моря и впоследствии, когда его песни приобрели громкую известность во всей Греции, ему поставлен был памятник с надписью:

 

«В недрах земли сокрыт священный прах песнопевца,
Даром божественным славного, вещего старца Гомера».

 

Древние рассказывают, что Гомер под конец жизни обратился к оракулу с вопросом, кто и откуда были его родители; бог отвечал: «Иос – родина твоей матери и будет местом твоего успокоения по смерти; но остерегайся загадки молодых людей». Когда он вскоре после этого прибыл на остров Иос и сидел на берегу, к берегу пристали рыбаки-мальчики. Гомер спросил их, поймали ли они что-нибудь. Они отвечали: «Что мы поймали, то опять бросили, а чего не поймали, то с собой несем». Ловля была для них неудачна и, бросив ее, они сели на берегу и стали искать у себя вшей – пойманных убили, а не пойманные остались на них. Гомер не мог разгадать этой загадки, опечалился и пошел, погруженный в раздумье о значении притчи; по дороге он поскользнулся, споткнулся о камень и упал, а через три дня умер. Одни говорят, что он умер с горя, что не мог разгадать загадки, другие – что причиной его смерти была болезнь.

Мнения древних о слепоте Гомера были различны. Большинство считало его слепым, многие даже слепорожденным; другие уверяли, что он лишился зрения только в глубокой старости. Прокл (философ-неоплатоник, живший в V веке по Р. X.), напротив, говорит: «Те, которые выдают Гомера за слепца, кажутся мне сами умственно слепыми, ибо этот человек видел более всех других». В этом он прав по отношению к тем, которые считали Гомера слепорожденным; человек, так хорошо знавший жизнь и свет и так верно представивший их в своих произведениях, не мог быть слепым в продолжение всей своей жизни. Если же Гомер и лишился зрения не в начале своей жизни, а в старости, то предание о его слепоте все-таки, по-видимому, объясняется общим мнением древних, что с закрытием очей телесных яснее раскрываются очи духовные, и человек становится в более близкие отношения к невидимому миру, к богам. Может быть, поводом к преданию о слепоте Гомера послужила слепота феакийского певца Демодока (в Одиссее), а еще более то место в гимне делосскому Аполлону, в котором автор (автором же этого гимна многие считали самого Гомера) называет себя слепым хиосским певцом. Каким образом Гомер ослеп, об этом позднейшие греки рассказывали различно. Говорили, например, что его ослепила обоготворенная героиня Елена в гневе на то, что он рассказал людям, как она бросила Менелая и бежала с Парисом в Трою – pendant к известному рассказу об ослеплении Еленой Стесихора. Другие рассказывали, что Гомер пришел на могилу Ахиллеса и умолял его о позволении увидеть его самого и его оружие; блеск этого оружия ослепил певца, но Фетида и музы сжалились над ним, т. е. просветили его дух и одарили его даром божественного песнопения.

Слепой Гомер с поводырём. Художник В. А. Бугро, 1874

 

Древние грамматики самое имя Гомера объясняли его слепотою, говоря, что это имя значит ό μή όρών – «незрячий», или что у кимейцев и ионян слепцы назывались όμήροι, потому что они нуждались в проводниках, τών όμηρευόντών. Рассказ, приведенный нами выше со слов псевдо-Плутарха, также объясняет имя Гомера словом όμηρειν, провожать, но только в другом смысле. Другие говорили, что Мелезиген был назван Гомером потому, что хиосцы взяли его из Смирны в качестве заложника (όμηρος). Ученые нашего времени также занимались толкованием имени Гомера. Одни говорят, что это имя значит «эпический поэт», составитель сказаний (от όμοΰ-άρω или όμοΰ-εϊρω), другие думают о товариществе певцов, нечто вроде цеха (όμηροι), который дал своему предполагаемому основателю имя Гомера; иные, по аналогии с именем древнефракийского певца Фамира (Илиада, II, 594 и след.), видят в имени Гомера просто нарицательное имя поэта; наконец, Бергк, отказываясь от всякого символического толкования имени Гомера, видит в нем личность совершенно историческую.

Внешнюю жизнь Гомера мы можем себе представить совершенно такою же, как жизнь певцов, изображаемых им в его поэмах. Подобно Фемию и Демодоку, он пел на пиршествах царей и знатных людей, в торжественных собраниях народа или в лесхах – залах, куда собирались греки для отдыха и беседы, и на рынке, куда ежедневно, в известные часы собирался народ для дела, беседы или игры. Веселый и любивший поэзию греческий народ, большую часть дня проводивший на городских площадях и в общественных собраниях, всегда радостно встречал местного или чужеземного певца, являвшегося повеселить людей своими песнями. Гомер же, создавший такие превосходные произведения поэтического искусства, конечно, находил повсюду радушный прием и, вероятно, посетил много ионийских и эолийских городов, хотя и не в таком нищенском виде, как представляют его древние биографы. Конечно, он декламировал только отдельные части своих великих созданий, которые, однако, от этого не теряли своего интереса и занимательности, так как весь цикл сказаний, послуживших материалом для Гомера, в общих чертах был уже известен народу. Но не подлежит сомнению, что иногда он устраивал и большие представления, на которых декламировалась вся Илиада или вся Одиссея. Конечно, это было возможно только в том случае, когда Гомер делил этот труд со своими молодыми учениками. Впрочем, он мог и один продекламировать свои произведения в полном составе в продолжение нескольких дней, перед народом, ежедневно собиравшимся на площади или в лесхе. Если творческий гений поэта мог создать великие и обширные художественные произведения, то, конечно, он имел и возможность познакомить с ними народ во всей их совокупности. Но поэмы Гомера были созданы не для чтения, а для устной декламации, которая сопровождалась аккомпанементом струнного инструмента (φορμινξ) и представляла нечто среднее между чтением и пением (речитатив).

Древние грамматики, которые повествовали о жизни Гомера, составили различные его родословные, восходящие к древнейшим временам, и представляли его потомком Орфея, Линоса и других мифических певцов; но это, конечно, чистые выдумки, даже можно сказать – смешные. Самое большее, что мы можем сказать о происхождении Гомера, – это то, что он принадлежал к ионийскому семейству певцов в Смирне. В древности ремесла и искусства вообще развивались, так сказать, посемейно; точно так же искусство музыки, поэзии и пения, отличаясь определенным стилем и твердо установленными традиционными правилами, требовавшими продолжительного изучения, развивалось в отдельных семействах певцов и переходило из рода в род по наследству. Правда, случалось и так, что люди, не связанные с таким семейством кровным родством, но чувствовавшие в себе поэтическое дарование, все-таки присоединялись к этому семейству; таким образом, составилось нечто вроде цеха или корпорации, которая удержала, впрочем, форму семьи, считая какого-либо выдающегося учителя своим родоначальником и называясь по его имени. Один из таких союзов представляли гомериды, называвшие своим родоначальником Гомера. Они существовали в продолжение многих веков в Хиосе, куда переселились, вероятно, в то время, когда эолийцы изгнали ионийских поселенцев из Смирны, во всяком случае незадолго до 700 г. до Р. X.

Бюст Гомера. Римская копия с эллинистического оригинала ок. II в. до Р. Х.

 

Эти гомериды, владевшие поэмами Гомера, оказали грекам особенную услугу распространением этих произведений в Малой Азии и на островах. Название гомеридов скоро перешло и на других рапсодов, на всех, декламировавших гомеровские поэмы. Рапсодом назывался вообще всякий певец, произносивший публично свои или чужие эпические произведения, изложенные в гекзаметрах или в другом стихотворном размере, например, в ямбах, если только размер этот был постоянно одинаков. Ликург (около 880 г. до Р. X.), по преданию, привез гомеровские поэмы из Малой Азии в Спарту, для того чтобы спартанцы усвоили себе дух великого поэта; вскоре произведения Гомера распространились по всей европейской Греции. Но они не были записаны, а передавались рапсодами изустно, во время праздников и вообще в общественных собраниях. Таким образом, гомеровские поэмы сделались мало-помалу общим достоянием греческого народа. Духом их была проникнута вся эллинская жизнь, особенно с тех пор, как они были положены в основу обучения и воспитания юношества, что произошло в Афинах, вероятно, по распоряжению Солона. Гомер сделался национальным греческим поэтом, его произведения – фундаментом для многостороннего развития духовной жизни народа. На этом фундаменте покоились религиозные воззрения народа, дальнейшее развитие греческого языка, поэзии и искусства во всех их отраслях.

 

Гомер и гомеровский вопрос

См. также отдельную статью Гомеровский вопрос

Греческий народ никогда не сомневался в том, что вся Илиада и вся Одиссея созданы божественным певцом Гомером; напротив, скептическая критика новейшего времени пыталась отнять у великого поэта его славу. Многие утверждали, что Гомер создал только часть приписываемых ему произведений, а другие говорили даже, что он никогда и не существовал. Эти гипотезы и догадки и породили так называемый «гомеровский вопрос».

В 1795 г. знаменитый немецкий филолог Фр. Авг. Вольф издал известную книгу «Введение в изучение Гомера»[2], которая произвела в гомеровском вопросе полнейшую революцию. В этой книге Вольф старается доказать, что в то время, когда, по преданию, жил Гомер, письменность не была еще известна грекам, или, если и была известна, то ею еще не пользовались для целей литературных. Начатки письменности книжной замечаются только впоследствии, во времена Солона. До тех же пор все произведения греческой поэзии создавались певцами без помощи письменности, сохранялись только в памяти и воспроизводились путем устной передачи. Но если память не поддерживалась письменностью, то, говорит Вольф, для одного певца Гомера было решительно невозможно создать и передать другим произведения, столь обширные по размерам и отличающиеся таким художественным единством, как Илиада и Одиссея. Да певцу и в голову не могло придти сделать это в такое время, когда не было еще ни грамотности, ни читателей, и следовательно, не было возможности распространять обширные произведения. Поэтому все гомеровские поэмы в том виде, в каком мы их теперь имеем, как созданные несомненно по одному художественному плану, должно считать произведениями позднейшего времени. Во времена Гомера и после него, отчасти им самим, отчасти другими певцами – гомеридами – было составлено множество небольших, независимых друг от друга поэм, которые долгое время декламировались на память, как самостоятельные рапсодии, пока, наконец, афинский тиран Писистрат не задумал собрать все эти отдельные песни, лишенные внутреннего единства, и с помощью многих поэтов привести их в порядок, т. е. подвергнув их незначительной переработке, составить из них две большие сводные поэмы, которые затем и были записаны. Следовательно, Илиада и Одиссея в том виде, в каком они дошли до нас, создались во времена Писистрата.

Фридрих Август Вольф, один из крупнейших исследователей гомеровского вопроса

 

По этому первоначальному взгляду Вольфа на гомеровский вопрос, Гомер был автором большей части песен, вошедших в состав Илиады и Одиссеи, но эти песни создались без всякого заранее определенного плана. Позже, в предисловии к Илиаде, он высказал уже несколько иной взгляд на гомеровский вопрос – а именно, что Гомер в большей части созданных им отдельных песен уже наметил основные черты Илиады и Одиссеи, что он был, следовательно, творцом первоначальной редакции обеих поэм, которые впоследствии были разработаны гомеридами. Вольф постоянно колебался между этими двумя мнениями. Всякому понятно, как легко было сделать переход от мнения Вольфа к предположению, что Гомер никогда и не существовал, что имя Гомера есть только коллективное прозвание гомеридов и всех певцов, составлявших песни, вошедшие потом в Илиаду и Одиссею; этот переход к отрицанию Гомера после Вольфа был сделан многими учеными.

Вольф утверждает, что к внешним историческим доводам в пользу происхождения гомеровских поэм из множества отдельных песен, принадлежащих различным авторам и явившихся в разное время, можно присоединить и доводы внутренние, основывающиеся на критике текста Илиады и Одиссеи, так как в них можно указать много фактических противоречий, неровностей в языке и метре, подтверждающих мнение о различном происхождении отдельных частей. Но сам Вольф не исполнил этой задачи. Лишь впоследствии (1837 и 1841) другой исследователь гомеровского вопроса, Лахман, имея в виду выводы Вольфа, задумал разложить Илиаду на её (предполагаемые) первоначальные составные части – на небольшие песни; эта идея нашла многих последователей, так что и Одиссея подверглась такому же анализу и раздроблению.

«Prolegomena» Вольфа при самом своем появлении обратили на себя чрезвычайное внимание не только среди специалистов, но и во всем образованном мире, интересовавшемся литературою. Гениальная смелость идей вместе с глубокомысленными и остроумными приемами исследования гомеровского вопроса и блестящим изложением производили громадное впечатление и многих привели в восторг; многие, правда, не соглашались с Вольфом, но попытки научного опровержения его идей в первое время не имели успеха. Вольф обращался к современным поэтам с просьбою высказать свое мнение о его взглядах. Против его трактовки гомеровского вопроса высказались Клопшток, Виланд и Фосс (переводчик Илиады); Шиллер назвал его идеи варварскими; Гете сначала сильно увлекся мнениями Вольфа, но впоследствии отказался от них. Из числа специалистов-филологов большинство стало на сторону Вольфа, так что по смерти его (1824) его взгляды сделались господствующими в Германии. Он долгое время не находил себе равносильного противника.

После смерти Вольфа гомеровский вопрос сделался предметом новых исследований и рассматривался вообще с двух противоположных точек зрения: одни, основываясь на выводах Вольфа, пытались определить отдельные составные части гомеровских поэм; другие старались опровергнуть эти выводы и защищали прежний взгляд на Илиаду и Одиссею. Эти исследования пролили яркий свет на развитие эпической поэзии и значительно двинули вперед изучение гомеровских поэм; но гомеровский вопрос еще и до сих пор остается не решенным. Вообще можно сказать, что попытки разложить Илиаду и Одиссею на отдельные небольшие песни следует считать неудавшимися, и что ученые, взявшие на себя защиту единства гомеровских поэм, не настаивая, впрочем, на их совершенной неприкосновенности, находят себе все более и более сторонников. Это – так назывемые унитарии, среди которых выдающееся место занимает Г. В. Нич.

Внимательное изучение гомеровских поэм показывает, что они созданы по заранее составленному плану; поэтому мы должны предположить, что по крайней мере каждая из этих поэм в отдельности в главных своих частях есть творение одного поэта. Для великого гения было возможно и без помощи письма создать и удержать в памяти столь обширные произведения, особенно в то время, когда, при отсутствии письменности, сила памяти была гораздо значительнее, чем в наши дни; были же во времена Сократа люди, которые могли сказать наизусть всю Илиаду и всю Одиссею. То, что создавалось великим поэтом, могло запоминаться людьми, преданными поэзии, и таким образом распространялось по свету. Вопреки взгляду на гомеровский вопрос Вольфа, в новейшее время было доказано, что по крайней мере при начале олимпийского летосчисления (776 до Р. X.) письменность была у греков уже в общем употреблении, причем ею пользовались и для целей литературных; многие исследователи не без основания полагают даже, что и сам Гомер мог писать свои произведения. Следовательно, возможно допустить предположение, что писаные экземпляры Илиады существовали уже с самого её появления на свет; но мы можем утверждать наверное, что они существовали во время первой олимпиады. Конечно, они не были распространены повсеместно, но находились у певцов и рапсодов, которые, пользуясь ими, заучивали гомеровские поэмы наизусть, чтобы потом декламировать их народу.

Гомеровские поэмы в древности декламировались иногда по частям, иногда вполне, в их первоначальном составе; но с течением времени, когда на торжественных собраниях рядом с песнями рапсодов появились другие произведения, и, следовательно, для рапсодов осталось меньше времени. Илиада и Одиссея были раздроблены и стали декламироваться и распространяться по частям, отдельными небольшими песнями. Поэтому легко могло случиться, что, несмотря на существование писаных экземпляров, рапсоды прибавляли к первоначальному тексту различные вставки и дополнения, вследствие чего отдельные части гомеровских поэм подверглись некоторым изменениям в языке и тоне и часто присоединялись одна к другой совершенно произвольно. Так могли появиться неровности слога и языка и фактические противоречия, встречаемые нами теперь в гомеровских поэмах. Для того, чтобы устранить путаницу, внесенную в них рапсодами, Солон афинский приказал, чтобы гомеровские песни на публичных собраниях декламировались по писаным экземплярам (έξ υποβολής). Эти экземпляры заключали в себе, по всей вероятности, только отдельные части поэм. Писистрат, при содействии орфика Ономакрита и нескольких других поэтов, снова соединил эти разрозненные отрывки Илиады и Одиссеи в органическое целое и приказал (сам или его сын Гиппарх), чтобы во время Панафиней обе поэмы читались целиком, причем рапсоды должны были сменять друг друга (έξ ΰπολήψεως). Это было распоряжение специально афинское, которое не исключает возможности существования в других городах или у частных лиц списков гомеровских поэм или в полном их объеме, или по частям. Но афинский экземпляр, принадлежавший Писистрату, по-видимому, пользовался особенной славой и впоследствии служил основанием для грамматиков Александрийского Музея, занимавшихся критикою и толкованием текста гомеровских поэм.

 

Другие произведения Гомера

Гомеру приписывается еще несколько меньших поэм неодинакового достоинства, которые, однако, все принадлежат к позднейшему времени. В числе так называемых «надписей» (Επιγράμματα), находящихся, большею частью, в биографии псевдо-Геродота, заслуживают внимания Κάμινος (или Κεραμείς) и Ειρεσιώνη, древнейшая из дошедших до нас греческих народных песен. «Маргит», из которого сохранилось лишь несколько стихов, характеризующих глупца (μάργος), «который не может считать дальше пяти» и «хотя знает много стихов, но плохо их понимает», был древнейшим комическим эпосом у греков, которые ценили его очень высоко. Аристотель приписывает его Гомеру. Эта поэма была первоначально написана гекзаметром, но потом, по всей вероятности, Пигрес, сын или брат знаменитой галикарнасской царицы Артемисии, переделал ее, вставив кое-где вместо гекзаметров ямбы, для усиления комического впечатления. Пигрес считался также автором «Батрахомиомахии», небольшой пародии на Илиаду, вызвавшей в новейшее время много подражаний. Так называемые гомеровские гимны принадлежат рапсодам различных веков; многие из них относятся к довольно позднему времени. Меньшие из них, состоящие иногда только из нескольких стихов, служили рапсодам вместо введения при эпической декламации, а большие (к делосскому Аполлону, к пифийскому Аполлону, к Гермесу, Деметре, Афродите) служили, по всей вероятности, вступлениями при состязании рапсодов на празднествах в честь поименованных богов. Сюжетом этих полуэпических поэм служат предания местного характера, как, например, в гимне к Аполлону делосскому – сказание о рождении этого бога в Делосе, в гимне Аполлону пифийскому – сказание о том, как Аполлон овладел Дельфами. Эти сказания изложены довольно подробно, хотя и со значительными уклонениями от гомеровского способа изложения.