IV. БОРЬБА ЗА МАЛОРОССИЮ

(окончание)

Неудовольствие Хмельницкого на замирение с поляками и его последние переговоры. – Его историческое значение.

В то время, как молодой московский царь увлекался обманчивым призраком ненужной ему польской короны и несвоевременной войной со шведами, отношения с малороссийским казачеством и его гетманом начали заметно портиться и усложняться. После радужных надежд, возбужденных подданством Украины под высокую царскую руку, при более близком взаимном знакомстве с обеих сторон началось постепенное разочарование, возникли разные столкновения и недоразумения. Казацкая старшина, по воспитанию и привычкам примыкавшая к западно-русской шляхте и вместе с ней проникнутая влиянием польской культуры, находила москвитян и даже их высший или боярский и дворянский слой слишком грубым и невежественным; а московские люди с своей стороны скоро стали замечать непостоянство, шатость украинского населения и своекорыстные побуждения казацкой старшины. Неудовольствия возникали по преимуществу на почве материальных, имущественных столкновений. Как из Украины казаки и посполитые люди от притеснений властей и землевладельцев уходили толпами в московские пределы и населяли там целые слободы, так, наоборот, из ближних московских уездов многие крестьяне и холопы (хотя сравнительно с украинцами все-таки в гораздо меньшем числе), избегая крепостного состояния, убегали на Украину и селились там, а некоторые приписывались к казацкому сословию. Помещики конечно подают царю умильные челобитные, жалуясь на свои от того разорения и невозможность исправно отбывать царскую службу; а царь приказывает беглых разыскивать по черкасским городам и селам и возвращать помещикам; но местные власти их нередко скрывали или просто не выдавали; отсюда пошли жалобы и неудовольствия. Но что наиболее возбуждало неприязнь, это взаимные драки и грабежи военных людей той и другой стороны. Особенно часты были они в Белоруссии, которую наряду с московскими войсками занимали и казацкие отряды; и те, и другие не только грабили и разоряли местных обывателей или шляхтичей-землевладельцев и их крестьян, но и грабили друг друга. После ее завоевания Алексеем Михайловичем здесь стали даже формироваться и селиться новые казацкие полки.

Богдан Хмельницкий

Видим нередкие жалобы и казаков, и местных жителей на московских ратных людей, которые, будучи посланы воеводами в уезды для собирания съестных припасов (стацей), предавались грабежу скота, платья, хлеба и всякого имущества у обывателей. Но и казаки в свою очередь проявляли еще более хищные инстинкты: они иногда целыми шайками рыскали по уездам для грабежа местных жителей и даже москвитян там, где встречали их в меньшем числе. Многие белорусские крестьяне записывались в казаки и потом грабили своих же земляков. Особенно свирепствовали казаки Чаусского полку Ивана Нечая, который сменил в Белоруссии наказного гетмана Золотаренка и стал именовать себя полковником Белорусским. По жалобе московских воевод, царь велел произвести строгое расследование, и гетман Хмельницкий послал для того в Белоруссию киевского полковника Антона Ждановича. Последний нашел жалобы отчасти справедливыми и некоторых казаков присудил или к повешению, или к наказанию киями, но самого Нечая оправдал на том основании, будто бы грабежи, поджоги и убийства делались казаками без его ведома и вопреки его запрещениям (1656 г.). Затем из Москвы отправлен был в Белоруссию стольник Леонтьев для разбора жалобы казацких сотен на грабежи, убийства и насилия, которые они терпели от воевод Могилевского и Мстиславского (князей И. Б. Репнина и Дашкова). Но розыск этот, по-видимому, не привел ни к каким существенным последствиям или мерам, так что московско-украинские отношения не улучшались и готовы были обостриться еще более.

Важнее всего было то обстоятельство, что сам казацкий батько, старый гетман, показывал явное неудовольствие против перемены в московско-польских отношениях и стал вести собственную политику.

С огорчением узнал он о начале войны москвитян со шведами, о прекращении первыми военных действий против поляков и о Виленском съезде уполномоченных. Он отправил было также своих комиссаров для участия в этом съезде; но они не были к тому допущены, и, воротясь к гетману, припадая к его ногам, со слезами на глазах рассказывали ему о своей неудаче; передавали ему и речи ляхов, которые под видом тайны сообщили им, будто московские комиссары уговорились с польскими возобновить Поляновский договор и следовательно вновь отдать полякам Малую Русь. Хмельницкий сильно вспылил и стал говорить, что он отступит от христианского царя и поддастся басурманскому. Созванные им на совет полковники едва могли его успокоить, выражая свое недоверие к речам коварных ляхов. Алексей Михайлович уведомил гетмана о перемирии с поляками и постановлениях Виленской комиссии. На это уведомление гетман в декабре 1656 года отправил ответ почтительный, но исполненный сомнений. Он ссылался на известные неправды ляхов, предсказывал, что они договора своего относительно выбора в короли не исполнят, и конечно, как всегда, будут отлагать это дело от одного сейма до другого. В доказательство их коварства сообщал, что они во время самих виленских переговоров послали к цесарю с предложением короны его родному брату, а прежде того предлагали ту же корону Ракочию. Хмельницкий лучше знал польские политические приемы и обстоятельства и был прав в своих опасениях и предсказаниях. Напрасно Алексей Михайлович пытался ввести его в свои виды и помирить с поляками; ошибка была сделана непоправимая: Виленским договором и перемирием московское правительство поляков к себе не привлекло, а казаков в значительной мере оттолкнуло и охладило.

В Москве стали получаться из Украины известия о том, что гетман, вопреки статьям о подданстве, принимает послов от соседних владетелей, заключает с ними трактаты и вообще ведет самостоятельную политику, хотя по наружности остается как бы верен царю и пишет ему почтительнейшие грамоты. Меж тем Хмельницкий продолжал дружить со шведским королем и заключал оборонительные союзы с Ракочием Седмиградским, господарями Молдавским и Валахским, а также вел переговоры с ханом Крымским. С Карлом X и Ракочием он даже переговаривался о разделе Польши, выговаривая себе владетельное вассальное положение в Малой России вроде курфюста Браденбургского или герцога Курляндского. Великую Польшу и Западную Пруссию они назначали шведскому королю, а Малую Польшу, Мазовию, Литву и Галицию – Ракочию. На основании такого договора Хмельницкий в начале 1657 года отправил последнему на помощь против поляков отряд войска под начальством помянутого полковника Антона Ждановича. Таким образом выходило вопиющее противоречие: московский царь воевал со шведами и мирился с поляками, а его подданный, казацкий гетман, наоборот, продолжал воевать с поляками и находился в союзе со шведами. Но в Москве понимали, что, имея на шее внешнюю войну, нельзя круто обойтись с таким непослушным подданным, у которого в распоряжении находилось 60.000 испытанной боевой силы, и потому относились к нему осторожно. Царь посылает гетману жалование и мягко спрашивает его о причинах его поведения. Гетман по-прежнему ссылается на польское коварство, и в доказательство извещает, что От Яна Казимира приезжал к нему волынский каштелян Беневский и уговаривал перейти на сторону короля, причем уверял, что Виленский договор о выборе царя никогда не будет исполнен; с этим предложением приезжал к нему и посланник от цесаря. Умалчивая о том, что отвечал польскому королю очень любезным письмом, Хмельницкий в апреле чрез своего посланца Коробку уведомляет государя о новом коварстве ляхов: по известию, полученному от Молдавского господаря, они готовятся ударить на Украину в союзе с цесарем, Турецким султаном и Крымским ханом. Султану ляхи обещали за то отдать соседнюю с Молдавией часть Украины до Каменца-Подольского включительно. Вместе с сим уведомлением гетман просил милости царской для своего шестнадцатилетнего сына Юрия, которого, с согласия полковников, назначил своим преемником на гетманстве.

Богдан Хмельницкий еще не достиг полной старости: ему было лет 60 с небольшим. Но чрезвычайное напряжение физических и умственных сил за последние десять лет, а также неумеренное употребление горелки расстроили его крепкое здоровье; во время данных переговоров он уже очень хворал, не являлся более во главе казацких полков и не выезжал из своего Чигирина. Очевидно, его озабочивала мысль о будущем страстно любимой Украины и о судьбе собственной семьи. Безвременная смерть старшего сына Тимоша, по всем признакам, немало удручала старика, лишив его возможности оставить булаву надежному продолжателю своего рода и своего дела. Младший сын Юрий не был похож на старшего и не обещал казацких доблестей. Тем не менее, отец, очевидно, лелеявший мысль быть родоначальником собственной казацкой династии, сосредоточил теперь на нем свои надежды, старался дать ему приличное образование и еще при жизни своей хотел обеспечить за ним гетманскую булаву. Ему, конечно, не трудно было склонить казацкую старшину на предварительное избрание сына; но вслед затем открылось, что его доверенный помощник и самый близкий советник, войсковой писарь Иван Выговский уже интриговал в свою пользу и имел своих сторонников, между прочим, миргородского полковника Лесницкого, которые и не хотели дать своего согласия на избрание Юрия. Узнав о том, старый гетман сильно рассердился и едва не казнил Лесницкого; а Выговского велел приковать ничком к земле. Однако, мольбы и слезы любимого писаря тронули старика, и он простил его.

В апреле 1657 года царь отправил в Чигирин окольничего Фед. Вас. Бутурлина и дьяка В. Михайлова для разведывания о положении дел и для объяснений с гетманом. На Украине царских посланников встречали полковники и сотники и провожали их от города до города, от села до села. 23 мая они приехали в Гоголево; здесь их встретил Остафий Выговский, отец войскового писаря, с священниками, с крестами, иконами и хоругвями, и со своими двумя сыновьями, Даниилом и Константином. Проводив иконы и кресты в церковь, Остафий позвал окольничего и дьяка к себе на обед. Тут они начали расспрашивать о сношениях гетмана и Ракочия и посылке последнему на помощь Ждановича с войском. Словоохотливый хозяин рассказал историю с возвращением казацких посланцев с Виленского съезда и слезным донесением гетману об отдаче Украины назад ляхам. При сем Остафий особенно распространялся о том, что негодованию Хмельницкого и его намерению отступить от Москвы особенно воспротивились сыновья Выговского, писарь Иван и Данило, женатый на дочери гетмана Катерине. Рассказал и о договоре его с Ракочием, чему опять-таки будто всеми силами противился Иван Выговский. Гетман же ошалел и в болезни своей на всякого сердится, так что впору бежать от него; на его неправду и злодейство никакими мерами не угодишь. «Если бы не ты, да не матка, – будто бы говорил отцу писарь Иван Выговский, – то я бы давно с горя убежал от него к его царскому величеству или в иное государство». Тот же сын Иван, чтобы услужить царскому величеству, женился на православной шляхтянке, дочери Богдана Статкевича, имевшего маетности в Оршанском повете; а младший сын Константин женился на дочери Ивана Мещерского, и оба они хотят бить челом царю о маетностях. Итак, семья Выговских, предвидя близкий конец гетмана, явно пролагала пути к своему дальнейшему возвышению и обогащению и усиленно льстила Московскому правительству. 3 июня окольничий и дьяк приехали в Чигирин. За 10 верст их встретил миргородский полковник Григорий Лесницкий среди казацкого табора, и сообщил, что он назначен наказным гетманом и собирается в поход против крымского хана, который стоит недалеко со своей ордой; сообщил также, что казаки очень опечалены слухом о гневе на них царского величества, который «не весть за какие вины» хочет послать на них свою рать. Окольничий и дьяк отвечали, что подобные слухи распускаются недобрыми людьми для ссоры и советовали таким воровским, смутным речам не верить. За пять верст от Чигирина встречали их сын Богдана Юрий, писарь войсковой Выговский и есаул Ковалевский с отрядом конницы. Юрий, писарь и есаул сошли с коней и приветствовали окольничего с дьяком, вышедших из рыдванов, после чего все сели на коней и отправились в город. На другой день гетман прислал двух богато оседланных коней за царскими посланцами; но сам он не вышел к ним навстречу, а принял у себя в избе, по-видимому, лежа на постели, так как был очень слаб. После обычных приветствий от царского имени посланцы вручили гетману государеву грамоту и раздали подарки ему, писарю, есаулам и наличным полковникам; а затем просили гетмана выслушать о государских делах, о которых им наказано говорить. Богдан сослался на свою «велику скорбь» (болезнь), и сказал, что он велит выслушать их войсковому писарю. Но москвичи настаивали на точном исполнении своего наказа. Гетман отложил разговор о делах на то время, когда ему будет полегче; а между тем попросил гостей у него откушать. За обедом их потчевали жена гетмана Анна и дочь Катерина, бывшая за Данилом Выговским. Гетман тут же лежал на постели. Он велел налить себе серебряный кубок венгерского вина, встал, поддерживаемый другими, и выпил чащу за здоровье государя, проговорив многолетие ему, царице, всему царскому семейству, патриарху, боярам и христолюбивому воинству, после чего опять повалился на постель. После обеда Выговский и Ковалевский проводили московских гостей до господы, и тут еще от имени гетмана потчевали их винами венгерским и волошским. После того, за болезнию гетмана, переговоры с московскими посланниками начал вести писарь Выговский. Они настойчиво расспрашивали его, зачем гетман заключает союзы со шведским королем, Ракочием, Волошским и Мутьянским владетелями; а Выговский повторял все ту же историю, что вследствие Виленского договора и слухов о возвращении Украины под польское владычество старшины и все войско Запорожское очень опечалилось, и потому гетман начал ссылаться с соседями и заключать союзы, чтобы предупредить злохитрых поляков, которые могли бы соединиться с теми же соседями против войска Запорожского. Посланники конечно отрицали всякую возможность отдачи царем Украины назад ляхам. В дальнейших переговорах, как заместитель гетмана, принял участие его сын Юрий. Тогда посланцы, согласно с наказом, напомнили вкратце всю историю добровольного присоединения Малороссии к Москве и присягу казаков на верность царскому величеству, а потом совместную войну против поляков и государево жалованье, и упрекали гетмана за союз с царским неприятелем и еретиком, т. е. шведским королем. Юрий и Выговский передавали речи гетмана и приносили от него ответы. В заключение он позвал к себе посланных и тут лично повторил те же речи, т. е.: что с шведским королем у него дружба и приязнь давняя и шведские люди правдивые, что он верно служил его царскому величеству и удерживал крымского хана от нападения на Московские украйны, что примирением с поляками царь отдавал казаков в их руки; что слух есть, будто он даже послал им 20.000 рати на помощь против казаков, Шведов и Ракочия. Была еще спорная статья о московских воеводах и малороссийских доходах; гетман уверял, будто с В. В. Бутурлиным у него было условие, чтобы московским воеводам быть только в Киеве, а доходы с Малой России так незначительны, что едва хватит на кормы иноземных посланников И на разные войсковые потребы. Между прочим любопытны следующие слова: «Диво мне, что ему, великому государю его бояре ничего доброго не порадят; коруной польскою еще не обладали и о миру в совершение еще не привели, а с другим панством, с шведы, войну начали!» В это время на глазах у московских посланников в Чигирин приехали послы от шведского короля и от Ракочия и имели аудиенцию у гетмана 12 июня. Московские послы усердно разведывали, зачем те приехали; но им отвечали, что просто за подтверждением любви и дружбы. На следующий день Хмельницкий опять позвал к себе на обед московских гостей. Тут опять происходили счеты и взаимные притязания по поводу разных столкновений и недоразумений между казаками и московскими ратными людьми (отчасти уже приведенные выше), а также по поводу неудачной осады Гусятина и Львова, которых Хмельницкий очевидно щадил. Гетман хотя волновался и делал возражения, однако, постоянно повторял, что он не думает отступать от Московского царя и будет верно служить ему «и впредь, до кончины живота своего».

А кончина эта не замедлила: спустя месяц с небольшим, 27 июля казацкий батько в Чигирине отошел в вечность. Он был погребен в своем любимом Суботове.

Что же представляет собой Зиновий Богдан Хмельницкий как исторический деятель?

Потомство, более или менее, признавало его почти великим человеком. Однако, в последнее время слышатся несогласные мнения; указывают на его двоедушие и политическое коварство, вообще на неустойчивость в отношениях к Московскому подданству, в особенности на честолюбивые, своекорыстные и эгоистические стремления, на его гибельное пристрастие к спиртным напиткам и т. п. Все это до некоторой степени справедливо, и тем не менее Хмельницкий является в новые века самым крупным политическим представителем малорусской народности, совмещавшим в себе наиболее типичные черты этой народности в эпоху польского культурного влияния. Деятельность подобных людей, выдвинутых из народной среды условиями времени и собственными талантами, нельзя подводить под какую-либо определенную программу. Личные обстоятельства толкнули его на борьбу с польским игом, а общественные условия создали ему благодарную почву для этой борьбы; но нужны были необычайные изворотливость и энергия, чтобы умело воспользоваться обстоятельствами, справиться со всевозможными кознями, затруднениями и препятствиями, выяснить средства и цели, найти себе союзников и довести до конца свои начинания. В отношении к соседним народам и в приобретении союзников Хмельницкий обнаружил замечательные дипломатические способности; на полях битв он проявил большие военные дарования и личное мужество; наконец, воссоединением Малой России с Великой засвидетельствовал политическую прозорливость и присутствие сильного православно-национального чувства. Конечно, разрешение такого сложного вопроса, как малороссийский, не могло совершиться легко и скоро, без промахов и ошибок, без колебаний и уклонений в стороны. Что касается последних недоразумений и пререканий с Москвой, то здесь, во-первых, действовало различие или столкновение различных культур и общественной среды, а, во-вторых, едва ли не большая доля вины падает на недостаток политического искусства со стороны самого Московского правительства, и главное на крупный промах молодого малоопытного царя, поддавшегося льстивым польским обещаниям и пренебрегшего советами умудренного опытом казацкого гетмана.

Кроме дипломатических и военных дарований, Хмельницкий проявил и крупный организаторский талант. Нельзя сказать, чтобы он создал на Украине совсем новый гражданский порядок; но те сословные отношения, которые существовали при польском владычестве, в значительной степени видоизменились. Города остались при своем магдебургском праве; но поспольство освободилось от крепостного подчинения шляхте; а, помогавшее ей угнетать крестьян, еврейство почти исчезло с лица Украины или, по крайней мере, очень сократилось.

Главная организаторская деятельность Богдана, естественно, была направлена на военное или казацкое сословие. Он весьма умножил это сословие и широко распространил его по Малой России, так что число полков, вместо прежних шести, при нем постепенно возросло до 20. По обычаю они носили название по именам своих главных городов; а именно: на правой стороне Днепра были расположены Чигиринский, Каневский, Черкасский, Киевский, Корсунский, Белоцерковский, Уманский, Лисянский, Паволоцкий, Кальницкий и Овруцкий; а на левой Переяславский, Нежинский, Черниговский, Стародубский, Полтавский, Миргородский, Лубенский, Ирклеевский и Прилуцкий. Полк обнимал известную территорию, разделенную по сотням; полковник с есаулом, писарем, судьей жил в главном городе своего полка, а сотники в своих сотенных городах или местечках. Гетман всего Запорожского войска утвердил свою резиденцию в Чигирине; при нем находились: войсковой писарь, судья, обозный, есаулы и т. д. Кроме жалованья, шедшего из царской казны, войсковая и полковая старшина делилась земельными имениями, арендами и разного рода доходными статьями (мельницы, винокурение, пивоварение и т. п.). Хотя эта старшина была тогда не родовая, а выслуженная, однако, по естественному порядку вещей, она немедля начала стремиться к выделению из народа и образованию местной родовой знати по привычному ей образцу польской шляхты. Вместе с тем явилось поползновение закрепить за собой и жившее на ее землях поспольство, т. е. крестьянский труд. А гетман, по естественному ходу вещей, при всем демократическом характере казачества, сумел окружить свою особу почетом и обстановкой наподобие владетельных особ, хотя и вассального типа; так при нем явились некоторые зачатки владетельного двора и даже наемный отряд гвардии или телохранителей, частью из русских, а частью из сербов, татар и других народностей. Вместе с тем и свою гетманскую власть, благодаря постоянному военному времени, Хмельницкий поднял на такую ступень, до которой она прежде него никогда не достигала; он распоряжался урядами, давал жалованные грамоты, присвоил себе право смертной казни. Видим у него даже династические стремления, т. е. попытку утвердить гетманское достоинство за своим потомством. Одним словом, это был один из тех деятелей, которые производили важные перевороты и начинали новую эпоху в истории своего народа. Последующие события показали, что почва для создания единого целого из Малой Руси была неблагоприятная и что колебание Украины между двумя культурами и двумя притягательными центрами (Польшей и Москвой) только на время было сдержано личностью Богдана; а после него началось постепенное и гибельное раздвоение, началась так-наз. Руина[1].