Иные читатели недоумевали, почему в центре лагерной повести [см. краткое содержание «Одного дня Ивана Денисовича»] Солженицын поставил не интеллигента, а «простого» зэка – бывшего колхозника и солдата. Вот как объясняет это сам писатель: «Выбирая героя лагерной повести, я взял работягу, не мог взять никого другого, ибо только ему видны истинные соотношения лагеря (как только солдат пехоты может взвесить всю гирю войны...». Но важно и другое: Иван Денисович [см. статью о его образе и характеристике], по мнению автора, прекрасно разбирается и в том, что происходит за пределами лагеря. «Впрочем Шухов не промах, – говорит Солженицын, – и судит обо всех событиях в стране посмелей генерала». Не забудем и того, о чем уже говорилось в предыдущей главе: автору духовно близок его герой.

Солженицын. Один день Ивана Денисовича. Краткое содержание. Слушать иллюстрированную аудиокнигу

Весь рассказ строится как внутренний монолог Ивана Денисовича[1]. На первый взгляд может даже показаться, будто писатель видит и знает лишь то, что видит и знает его Шухов. В действительности это, конечно, далеко не так. Мир автора – огромный, всеобъемлющий – лишь как некую часть вбирает в себя мир его героя. И об окружающей жизни, и о душевной жизни Шухова знает Солженицын куда больше, нежели сам Иван Денисович. Лишь создается иллюзия, будто не автор, а зэк Щ-854 ведет повествование.

Однако в целом рассказ в первую очередь воспроизводит мир Ивана Денисовича, мир близкий, но не адекватный авторскому. Только в редких случаях, когда речь заходит о вещах, Шухову недоступных, включаются реплики других героев (например, Цезаря, его собеседника – московского интеллигента) или авторская речь выделяется с двух сторон многоточием, указывающим на некий разрыв повествовательной ткани.

Шухов – яркая индивидуальность, но, пожалуй, типологические черты в нем преобладают над личностными. В «Архипелаге ГУЛаге», где не раз слышится голос Ивана Денисовича, Солженицын утверждает, что образ Шухова – обобщенный образ «народа в лагерях». Говоря о тысячах «погибших Иванов», писатель вспоминает свой рассказ: «В том-то и мина была "Ивана Денисовича", что подсунули им просто Ивана». А миной это оказалось, ибо «первая и главная их ложь в том, на их Архипелаге не сидит народ, наши Иваны...».

Под народом писатель подразумевает крестьянство, интеллигенцию, рабочих. Их-то и не увидели писатели типа Б. Дьякова, Г. Шелеста, Г. Серебряковой, рисовавшие судьбу «партийных товарищей», лишь по ошибке попавших в лагеря. «...Эти авторы, – говорит Солженицын, – искренне не заметили своего страдающего народа!».

Сам Иван Денисович бессознательно чувствует себя частью некоего целого. Не этим ли объясняется одна особенность повествования: в рассказ от третьего лица автор часто вводит формы первого лица, но взятого во множественном числе. «А миг – наш!», «Ладно, мы и тут...», «наши пошли». «Мы», «наш» слышится постоянно, а вот «я», «мой» – ни разу. Голос Ивана Денисовича, врывающийся в повествование, – это голос его собригадников, работяг, «Иванов», томящихся в советских лагерях. Это голос сотен и тысяч шуховых.

Отрывок из книги М. Шнеерсон «Александр Солженицын. Очерки творчества».

См. полный текст повести «Один день Ивана Денисовича» и сборник материалов Солженицын «Один день Ивана Денисовича» – анализ.